Атаман Ашинов и архимандрит Паисий в подлинном освещении
Несмотря на то, что этот человек жил сравнительно недавно, в XIX веке, для его биографов представляется нелегкой задачей отделить правду от вымысла. Прошло более ста лет со дня его смерти, но и поныне его имя мелькает на страницах журналов. В свое время оно внушало страх западным странам. Дескать, он местом своего летнего пребывания избрал Афон и там собирает войска, чтобы завоевать это святое место. По тону западных и греческих газет видно, что представители прессы уверены: с этой задачей «генерал» справится безо всякого труда…
Начнем с того, что Николай Иванович Ашинов никогда не был генералом. Он воевал, но вряд ли кто из современных исследователей сможет назвать его чин. Доподлинно известно только, что он был казаком, и это, в некоторой степени, выше любого воинского звания. Возможно, он бывал и на Афоне: в те времена в монастыре с гордостью показывали страусиное яйцо, подаренное этим человеком.
Кто же он – тот, о котором спорили не только на Западе, но и в России? Его личность с жаром обсуждали Чехов и Суворин, его превозносил Катков, по его поводу иронизировал в своих произведениях Лесков. А Победоносцев называл единственным русским человеком в Абиссинии, правда, несколько авантюристического склада, и сравнивал с Христофором Колумбом: «Долго у меня сидел Ашинов. Добродушный, хотя и не без хитрости, таким <…> должен был быть и Кортес, и Пизарро, и Ермак. По его мнению, война – такое же ремесло, такое же занятие, как и прочие, торговля, мореходство и т. п.» “…Всяким чиновникам не стать нам, вольным казакам, подчиняться <…> да много ли они поймут из того, что нужно России да Православию”», – вспоминал известный публицист генерал-лейтенант А.А. Киреев.
Наконец, его принимал сам Царь Александр III. Но в действительности никто даже не знал, откуда родом этот, по мнению одних, герой, и авантюрист, согласно мнению других.
«Николай Иванович Ашинов родился на Тереке в 1856 году в станице Червленой Терского казачьего войска». Итальянская же пресса писала, что он родился в Царицыне. Да и сын известного писателя — А.Н. Лесков, в комментариях к произведениям своего отца ясно говорит, что Николай Ашинов по паспорту царицынский мещанин. «Пензенский мещанин, учился в тамошней гимназии и исключен оттуда из младших классов за нехорошие поступки. Потом бродил и съякшался с темными бродягами и скитался с ними где попало, находясь всегда в стороне от спокойных людей, исполняющих положения гражданского союза» – эти «достоверные» данные можно найти у известного в то время издателя Алексея Гатцука. Но если говорить серьезно, то наиболее точными следует считать данные журналиста Сергея Гусева, сообщившего в газете «Саратовский листок» от 2 февраля 1886 года, со слов школьного товарища Ашинова, что родился Николай Иванович в Бекетовке Пензенской губернии; что его отец, крестьянин, был управляющим в имении господ Бекетовых, в начале 1870-х купил домик в Саратове и определил сына в гимназию.
Да что там биографические данные – даже и внешность атамана описывалась весьма противоречиво.
Француз Жан-Робер де Константен писал о нем: «Высокий, широкогрудый, доброе лицо, голубые глаза, светлые усы, нежные женские руки». Похожий портрет давал в газете «Новое время» в 1886 году и журналист Бороздин: «Блондин, с золотистого цвета волосами, с небольшою пушистою бородкой, с голубыми, замечательно умными глазами, представляет собою выдающийся и красивый тип русского удалого молодца». А вот у Hиколая Лескова в повести «Вдохновенные бродяги» мы находим нечто почти противоположное: «Коренастый, вихрастый, рыжий, с бегающими глазами…»
Из дальнейшего к достоверным фактам можно отнести только то, что самостоятельную деятельность Николай Иванович начал на Кавказе. Затем некоторое время жил в Нижнем Новгороде. Если мы немного расширим границы вероятного в нашем обзоре, то придется предположить, что Николай Иванович одно время был контрабандистом и водил караваны из Турции и Персии, что он воевал в русско-турецкую кампанию 1878 года и отличился при взятии Карса, но попал в плен и, разумеется, бежал, сделав подкоп. После окончания войны он под видом торговца жил в Персии и, конечно же, был русским разведчиком, однако разоблачен, схвачен, посажен на цепь, закован в кандалы, после чего приговорен к смертной казни. Но ночью перед казнью его спас отряд казаков.
Это только небольшая часть легенд, связанных с именем этого человека. Ясно одно: Николай Иванович действительно мыслил генеральскими категориями и никогда не мельчил. В 1883 году Ашинов создает план строительства сети казачьих станиц в Сухумском округе. Этим проектом заинтересовался губернатор князь Дондуков-Корсаков. Но проект пришлось отвергнуть, потому что в основанную Ашиновом станицу Николаевскую стали стекаться вольные казаки из Турции.
Но, собственно, здесь и хотелось бы рассказать о главном предприятии Николая Ивановича – Абиссинской миссии – и об одном его замечательном соратнике, участнике этого знаменитого похода, святогорском монахе, деятельность которого вышла далеко за афонские пределы.
Ашинов, став есаулом, направился в Египет, где провел четыре месяца, а оттуда в 1885 году пребрался в порт Массауа на Красном море. Путешествовал он под эгидой Императорского добровольческого экономического общества, Добровольческой военно-морской организации, Промышленного и торгового общества, а также при поддержке генерала графа Н.П. Игнатьева, русского посла в Константинополе в 1864– 1874 годах.
Из Массауа Ашинов через Асмару, Аксум и Адуа двинулся вглубь страны, к «царю царей» негусу Иоанну. Негус дал благословение на приезд русской миссии, выделил территорию для обустройства православного монастыря и согласился на создание колонии «Новая Москва». Западные авторы утверждают, что в обмен на это Иоанн настоял на том, чтобы Ашинов доставил ему оружие, а также просил русских взять на себя задачу реорганизации абиссинской армии.
Обратно в Массауа Ашинов вернулся через Судан, а из Каира с дипломатической почтой отправил царю подробный отчет, в котором писал, что Абиссиния – богатая и плодородная страна и что к казакам там хорошо относятся. В мае 1886 года он объявился уже в Константинополе, привезя с собой суданского шейха и двух молодых эфиопских монахов, как говорят, родственников негуса. Привлеченный богатством и плодородием Абиссинии, а также дружелюбным отношением местных властей и населения, Ашинов решил готовить туда специальную экспедицию.
Он всячески подчеркивал необходимость оказания помощи христианам-эфиопам, заодно пропагандировал идею создания там поселения «вольных казаков», которые занимались бы сельским хозяйством и несли воинскую службу. Эти идеи нашли отклик в разных кругах общества, особенно среди бывших сотоварищей Ашинова, русских поселенцев в Турции, которые в мае 1886 года избрали Николая Ивановича своим атаманом.
Ашинов привез с собою из Абиссинии для обучения русскому языку и для проверки вероисповедания абиссинских подданных мальчика Авара тринадцати лет и девицу Марию. Примечательно, что в судьбе абиссинских детей принял участие сам святитель Игнатий (Брянчанинов). По просьбе Ашинова мальчик был принят на жительство в Троице-Сергиеву пустынь, а девицу устроили в Воскресенском монастыре. Молодые посланцы должны были изучить русский язык и догматическое учение Русской Православной Церкви. Авар прожил в пустыни 10 месяцев и хорошо изучил русский язык. Затем был переведен, по-видимому, в Петербург и там проходил дальнейшее обучение. 2 июня 1889 года митрополит Исидор писал архимандриту Игнатию: «Предлагаю Вашему Высокопреподобию принять во вверенный управлению Вашему монастырь подателя сего, Абиссинского уроженца, Авара Микаеля, впредь до особого о нем распоряжения». Пробыв в монастыре три месяца, Авар уехал в Абиссинию.
Из Петербурга Ашинов направился за поддержкой в Москву. Купечество отнеслось к его затее благожелательно, и на предприятие атамана было выделено немного денег. Затем, в ноябре 1887 года, он поехал в Париж, чтобы заручиться поддержкой и французских властей. Однако в Париже его приняли не особенно любезно…
Сам Петербургский митрополит Исидор благословил это начинание Ашинова и велел искать священника, чтобы тот возглавил религиозную миссию. Выбор атамана пал на отца Паисия. Родом из оренбургских казаков, отец Паисий с 1840 по 1862 год участвовал в военных походах в Средней Азии, а затем немало лет провел в Пантелеимоновом монастыре на Афоне. К тому же он, как говорят, знал восточные языки, что было немаловажно для участника миссии. 26 лет подвизался отец Паисий на Константинопольском подворье монастыря и за это время построил пятиэтажное здание странноприимного дома, которое стало своеобразным русским центром в Константинополе. Кто бы из русских людей ни оказывался в городе: монахи, купцы, туристы, – обязательно заглядывали к отцу Паисию. «Тысячи русского люда прошли этот чудесный чисто русский уголок по пути в Палестину или в Афон, и едва ли найдется такой, кто не упомянул бы добром смиренного о. Паисия. Не говоря о ласковом приеме и совете, о даровом помещении и пище для многих сотен наших паломников, о. Паисий раздавал ежедневно до тысячи рублей на пособия неимущим паломникам, не всегда получая свои долги. Еженедельно десятки русских из несчастной нашей константинопольской колонии обедали в гостеприимном подворье…. Еще ранее, чем возникло Палестинское общество, о. Паисий был величайшим трудником в деле пособия нашим поклонникам. До 4-6 тысяч их проходило ежедневно через его отеческие руки», – писала газета «Оренбургский листок» о своем известном земляке. По воспоминаниям современников, отец Паисий не ограничивался чисто церковной деятельностью, но всей душой отзывался на всякое русское дело, будь то предприятие молодого ученого, изучающего древности Константинополя, мытарства какого-то беспаспортного русского, экспедиция русского натуралиста на Афон. Много сил положил отец Паисий и на создание русской школы в Константинополе. Так что можно сказать, что он стал своеобразным церковным консулом в столице бывшей Византийской империи.
Надо отметить, что турки, в общем-то, неплохо относились к русским. Об этом свидетельствует такой случай. В конце XIX века в Босфоре стоял русский корабль «Донец», моряки, конечно, ходили в город. И вот один из них напился и позорно повалился на одной из улиц Галаты. К спящему матросу турецкие власти приставили часового, чтобы незадачливого гуляку никто не обидел. Когда же он проспался, то часовой оставил свой пост и доложил начальству, что с матросом все благополучно. Но наступило военное время, и обстановка в корне изменилась. Спокойные турки в таких случаях превращаются в зверей, именно во время такого народного возбуждения и происходили разные печальные события, например армянская резня. Вот и архимандрита турки угрожали убить. Но русские люди были тогда не таковы, как сейчас, и архимандрит не покинул своего поста.
Когда русские терпели неудачи, отец Паисий демонстративно, не таясь, молился о победе русского оружия, не боясь злобы турок и доносов со стороны тех греков, которые не брезговали предательством для укрепления своего положения в турецкой империи. Находились такие греки и среди монахов, и среди священства. Некоторые из них служили молебны о победе турецкого султана. Подобное предписание было получено и афонскими монахами. Один монастырь попытался было пойти путем лжесмирения и последовать указанию властей, после чего и игумен, и братия горько раскаивались. Посещал отец архимандрит и плененных русских воинов. При каждой победе русского Царя отец Паисий устраивал в храме торжественное празднование. Взбешенные турки клялись разорить ненавистное русское подворье, где отец Паисий с братией ликовал по поводу успешного окончания войны. Четырнадцать месяцев он ежедневно ожидал смерти, но Бог хранил русского патриота, никто его не тронул, а подворье разрушилось естественным путем после революции. В 1878 году он ожидал взятия Константинополя русскими войсками и водружения креста над Софией. Не дождался… А если бы это совершилось, то ему пришлось бы погибнуть: турки обещали его казнить, если русские возьмут Константинополь…
Николай Иванович нашел себе достойного соратника. Об этом можно судить уже хотя бы по тому, что слухов вокруг него рождалось не меньше, чем вокруг мнимого генерала. Так, даже Чехов уделил внимание нашим путешественникам и писал в письме Суворину от 14 февраля 1889 г.: «Поздравляю Алексея Алексеевича с ашиновским скандалом. Хороший урок для начинающих публицистов. «Новое время» – удивительная газета. Маклая иронизировала, а Ашинова поднимала до небес.
То, что я знаю про отца Паисия, слишком интимно и может быть опубликовано только с разрешения моего дяди и самого Паисия… В истории Паисия играют видную роль его жена, гулящие бабы, изуверство, милостыня, которую Паисий получил от дяди. Нельзя всего этого трогать самовольно.
Боюсь, чтобы Паисий опять не сбился с панталыку и не стал говорить, что его новый сан (архимандрит), Абиссиния и все затеи — все от беса. Как бы он опять не бежал без паспорта куда-нибудь. Это такой человек, что и к раскольникам в Австрию бежать может. У него болезненная совесть, а ум прост и ясен. Если бы я был Победоносцевым, то послал бы Паисия в наш Новый Афон на подмогу к сухумскому архиерею, крестящему абхазцев. Кстати же, у этого архиерея совсем нет штата. Есть один письмоводитель, изображающий своею особой консисторию, да и тот по России тоскует».
Мало кто знает, что Антон Павлович собирался совершить паломничество на Афон, а заодно посетить и своего старого знакомого отца Паисия: «Мы побывали бы у о. Паисия, который докажет нам, что учение Толстого идет от беса», – писал русский писатель известному публицисту и издателю «Нового времени» Суворину. Но паломничеству не суждено было состояться. А племянник писателя Михаил Чехов написал в своих воспоминаниях «Вокруг Чехова. Встречи и впечатления»:
«Еще во дни молодости моего дяди Митрофана Егоровича к нему пришел какой-то человек и попросил работы. Это было в Таганроге. Дядя предложил ему рыть у него погреб. Человек этот исполнял дело с таким старанием и говорил так умно, что заинтересовал дядю, и они разговорились. Чем дальше, тем этот землекоп увлекал дядю все больше и больше, и, наконец, дядя окончательно подпал под его влияние, и теории этого землекопа наложили свой отпечаток на всю его дальнейшую жизнь. Впоследствии этот землекоп оказался известным иеромонахом Паисием».
Следует объяснить, почему классик русской литературы оставил столь критический отзыв об архимандрите. Дело в том, что отец Паисий прожил сложную жизнь: были в ней и взлеты, и падения. Василий, так звали архимандрита в миру, был оренбургский казак и поэтому вкусил все трудности казачьей жизни. Оренбуржье в те времена было главным плацдармом покорения восточных народов. Генерал-губернатор предпринял несколько военных походов на Хиву, которая все время производила волнения на восточных рубежах нашей Родины. Походы эти не всегда заканчивались успешно. На пути казаков, кроме неприятеля, вставали лютые морозы, бураны, цинга и тиф. Через все эти испытания достойно прошел афонский монах. Но впереди его ждала другая, еще более страшная опасность. С юности Василий был воспитан в духе христианского благочестия и из своей родной Каменно-Озерской станицы совершал он паломничества по русским монастырям, доходил даже до Киева. Но, как и многие люди простого сословия, пытавшиеся подвизаться в духовной жизни, он попал в руки сектантов. Это была шалопутская секта, иначе называемая «духовного сожительства», – одна из разновидностей хлыстовства. Члены этой секты именовали друг друга духовными братьями и сестрами и получали новых «духовных супругов». Василий бросил свою молодую красивую жену, завел «духовную» и стал одним из главных адептов этой секты. Неизвестно, сколько слез надо было пролить его супруге, сколько времени провести в молитвах к Богу, чтобы, наконец, вымолить своего супруга. И ей удалось вырвать своего мужа из секты – правда, ценой своей жизни. Не выдержав горя и душевных переживаний, молодая женщина вскоре умерла, и для Василия открылся новый путь, следуя которому он должен был искупить свои грехи пред Господом. Василий решает принять постриг и едет в далекий афонский Пантелеимонов монастырь, где становится монахом. А впоследствии – настоятелем Константинопольского подворья этого монастыря.
Чехов, видимо, был хорошо осведомлен о прошлом отца архимандрита, о его неровном, горячем характере и относился к нему с некоторой иронией, предполагая возможность и в дальнейшем непредсказуемых поворотов на его жизненном пути.
Настоятель подворья в Константинополе – это весьма почетное послушание в Пантелеимоновом монастыре, и на него не мог попасть случайный человек, тем более сомнительной репутации. И вот такой монах, впоследствии в Петербурге получивший сан архимандрита, имевший определенное место в обществе, да и к тому же уже в преклонных годах, решил отправиться в Абиссинию.
Конечно, большинству сведущих в истории людей сочетание слов «Абиссиния» и «Афон» сразу напомнит о путешественнике и афонском монахе, гусаре и яростном защитнике имяславия Антонии Булатовиче. Иеромонах Антоний за свою короткую жизнь сумел оставить такой след в истории, что его отблески не давали покоя даже советским писателям. Знаменитые И.Ильф и Е.Петров избрали его в качестве прототипа своей повести о гусаре-схимнике. Но, как выясняется, судьба связала с Эфиопией из числа афонской братии не только одного отца Антония.
Решение отца Паисия было твердым, и через некоторых иерархов дело было устроено. Ашинов с Паисием побывали в Москве, на ярмарке в Нижнем Новгороде, где выступали с лекциями и занимались сбором средств. Наведался Ашинов и к казакам на Дон, на Кавказ и в Крым. А в русских газетах были открыты подписные листы. Ашинова и Паисия особенно поддерживали газеты «Новое время», «Свет», «Московские ведомости». Горячо поддерживал идею экспедиции и издатель «Московских ведомостей» и журнала «Русский вестник» Михаил Катков.
Подписку на сбор средств для экспедиции открыл и генерал Лермонтов, секретарь Русского Палестинского общества, а генерал-губернатор Москвы Великий князь Сергей Александрович стал почетным председателем этого фонда.
Нижегородский генерал-губернатор Баранов 29 сентября 1888 года направил Императору Александру III большую записку с идеей создания африканского форпоста. Вот выдержка из нее: «Заселение русскими выходцами африканского побережья только тогда принесет России всю массу возможной пользы, когда правительство твердо будет руководить устройством колонии и ее сношениями с соседями, а главное, с Абиссиниею. Только при этом условии колония получит подобающее ей государственное значение». Баранов предлагал также: «При некотором содействии правительства образовать Российско-Африканскую компанию».
Государь переслал этот документ министру иностранных дел Николаю Карловичу Гирсу с пометкой: «Я переговорю с Вами об этом». И написал также: «Я желал бы знать мнение И.А. Шестакова, который, кажется, сочувствовал Ашинову».
Морской министр адмирал Шестаков, скорее всего, действительно поддерживал Ашинова. «А не поздоровится Джону Буллю (шутливое название англичан в то время), коли там и сям крейсерам можно будет запасаться углем», – записал он в дневнике после встречи с атаманом. Но какие-либо конкретные действия министра не известны: вскоре после этого он умер…
Миссия в составе двухсот человек, под общим руководством Ашинова, отправилась из Одессы, 10 декабря 1888 года экспедиция отбыла на «Корнилове» в Александрию. Ha проводы в порту собралось 20 тысяч. Из Александрии в Порт-Саид экспедицию доставил тоже российский корабль, «Лазарев». В Порт-Саиде путешественники задержались в связи с поисками подходящего судна. Наконец Ашинову за 36 тысяч франков удалось нанять австрийский пароход «Амфитрида», который должен был доставить миссию и добровольцев до Таджуры. Путь лежал через Джедду и Суакин.
Вскоре после выхода из Суэцкого канала с «Амфитриды» заметили, что за кораблем неотрывно следует итальянская канонерка. Несмотря на то, что миссия носила общественный характер, итальянское правительство увидело в ней попытку России завоевать Африку. Противодействие итальянских военных судов не помешало миссии высадиться на берегу Красного моря недалеко от французского порта Обок. Если учесть завоевательные планы итальянцев в отношении Абиссинии, их интерес к экспедиции Ашинова вполне понятен. И не случайно именно в итальянской прессе появлялась самая скандальная информация, призванная всячески опорочить предприятие. Итальянцы представляли Ашинова необразованным оборванцем, пиратом; писали, что «истеричка, которая находилась с ним под видом жены, была подлинным мозговым центром экспедиции», а религиозный характер миссии – лишь «фиговый листок для прикрытия ее подлинных целей» Действительно, Николая Ивановича сопровождала его супруга София Ивановна Ашинова (из хорошо известного на Украине рода Ханенко), по словам современников, «умная, энергичная, образованная, чрезвычайно добрая женщина».
14 января казаки разместились в Сагалло. Была построена крепость, которую Ашинов назвал Московской станицей или Новой Москвой, и над ней был поднят российский флаг. Устроена походная парусиновая церковь во имя святителя Николая, подняли торговый флаг и флаг религиозной миссии.
Для строительства ашиновцы привезли с собой лес; на земельных участках посадили саженцы из России и пятнадцать тысяч черенков винограда лучших крымских сортов. Прекрасно привились вишни и черешни. В Александрии было закуплено около ста масличных, лимонных и апельсиновых деревьев. На огородах высадили огурцы, дыни, помидоры, арбузы… Разведка местности в окрестностях Сагалло обнаружила наличие соли, железной руды, каменного угля, а также горячий серный источник. В общем, жизнь в Новой Москве, или как ее еще называли, станице Московской, стала постепенно налаживаться.
Закончилась экспедиция весьма плачевно. Был куплен участок земли на берегу моря близ местечка Сагалло. у местного султана. В воскресенье 5 февраля, после обычной церковной службы, казаки заметили французскую эскадру в составе крейсера и трех канонерок. И не откладывая дела в долгий ящик, не интересуясь никакими бумагами и не тратя времени на расследование, французы начали попросту расстреливать сооружения, воздвигнутые русскими миссионерами. Правда, сначала французский адмирал попросил Ашинова сложить оружие и покинуть Эфиопию, или, на крайний случай, поднять над Сагалло французский флаг, но Ашинов посчитал бесчестием для русской миссии находиться под чужим флагом.
На русских «захватчиков» обрушился град снарядов. Всех охватила паника. По воспоминаниям участников миссии, один только отец Паисий оказался на высоте положения. Он стоял на берегу и не спускал печального взора с кораблей. Рядом разорвалась бомба, но он продолжал спокойно стоять, только побледнело лицо. Пришлось вывесить белый флаг. На берег высадился отряд из шестисот человек, разгромил все, что еще не было уничтожено обстрелом. Все русские участники миссии были арестованы. Варвары взорвали не только крепость, но и снесли церковь. Путешественники думали, что их повесят, но их просто высадили в Суеце.
Так закончилось это предприятие. Были убиты несколько человек, в том числе четверо детей и две женщины, которых завалило обломками казармы. Шесть человек ранены. Французские снаряды уничтожили все сады.
…Дальнейшая судьба смелого казака покрыта тайной. Как всякий «проигравший», он тут же впал в немилость, стал виноватым во всем, чего даже не совершал, и был отправлен под домашний арест. И это было самым благоприятным исходом для него. А далее опять начинается разноголосица. «По слухам, Александр III принял его в Гатчине, где атаман передал царю два загадочных манускрипта из Эфиопии… Затем говорили, что Ашинову предлагали «исчезнуть» (попросту бежать), но он отказался. По другой легенде, он хотел устроить новую экспедицию в Африку…Еще говорили, что, поскольку деятельная натура Ашинова требовала выхода, он… захватил один из волжских островов, объявив его своей собственностью! Затем, мол, Ашинов объявился в Париже, оттуда перебрался в Лондон, направив царю письмо, в коем предлагал свои услуги по освоению, опять же, африканских земель…»
Как бы то ни было, о дальнейшей судьбе Ашинова мало что известно. Следы его теряются в 1890-х годах; были сообщения, что «умер Ашинов у себя на родине, в Камышинском уезде Саратовской губернии».
Как быстро иной раз умирает слава человеческая! Спустя десятилетия в Советском Союзе сам факт экспедиции Ашинова в Африку подвергали сомнению. Один из советских исследователей истории русско-эфиопских связей был чрезвычайно удивлен, когда в Центральном государственном архиве Октябрьской революции наткнулся на трехтомное дело департамента полиции, хранящее обширные данные о казаках на сомалийском берегу. Впрочем, существуют и другие архивные материалы.
Про дальнейшую судьбу архимандрита Паисия вообще неизвестно ничего достоверного. Известно только, что, вернувшись в Петербург, он поступил в Александро-Невскую лавру. Некоторые добавляют, что после он стал игуменом Саровской пустыни, но это уже, вероятно, вымысел. «Не желая пользоваться отрывочными сведениями, мы просили бы знакомых близко с личностью этого русского подвижника сообщить его подробную биографию», – писал «Оренбургский листок». Но, скорее всего, призыв газеты был не услышан.
Прошли годы, и имя Николая Ивановича Ашинова вновь становится популярным. Обидно только, что его иногда употребляют вместе со словами «агрессия» и «захват». А в более «веселых» публикациях Николай Иванович представляется авантюристом, пытавшимся создать нечто подобное государству флибустьеров на острове Святого Христофора в Карибском море.
К сожалению, в нашем Отечестве не видно желающих заступиться за русских миссионеров. А ведь цели Ашинова и архимандрита Паисия были именно миссионерскими.
Диакон Петр Пахомов
версия для печати